ЕВРОПЕЙСКАЯ ТРИЕННАЛЕ СОВРЕМЕННОЙ СКУЛЬПТУРЫ МАЛЫХ ФОРМ.

Скульптура малых форм не пользовалась популярностью на протяжении последних ста лет. Не являясь эскизом или наброском для монументальной скульптуры и имея самостоятельное значение, она, тем не менее, всегда оставалась низким жанром. Начиная с 18 века мелкая скульптура играла в основном декоративную роль, предназначалась для украшения парадных интерьеров и аристократических праздничных столов, а позднее, в конце 20 столетия – сервантов и горок в скромных домах обывателей.

Однако все не так плохо, как выглядит на первый взгляд. Директор скульптурной триеннале Томас Дик пишет во вступительной статье каталога: "Бытует мнение, что скульптура малых форм умерла, но триеннале демонстрируют, что она имеет склонность к долгой жизни".

Franck Scurti. Socialismo o Muerte. 2002, 43X51X15 cm (слева) и Doug Fishbone. Thing in Itself. 2002, D-50 H-5 cm

Нынешняя Европейская триеннале современной скульптуры малых форм в Словении – третья. На первой выставке 2001 года в Германии Томас Дик (в то время директор музея Neues Museum Weserburg Bremen of International Contemporary Art) собрал ретроспективную коллекцию из более ста скульптурных работ современных художников со всего мира, начиная с Джакометти (Alberto Giacometti), Джозефа Бойса (Joseph Beuys) и Нам Джун Пайка (Nam June Paik). Среди приглашенных авторов были Розмари Трокль (Rosemarie Trockel), Тони Ослер (Tony Ousler), Шерри Левайн (Sherrie Levine), интереснейшие художники из Австралии, Китая и Тайваня.

Gerold Tusch. Silvery Cloudlets III. 2002, 95X67 cm

На рубеже третьего тысячелетия, отношение к скульптуре кардинально меняется. Усложнение картины мира требует от художника адекватных многомерных образов, нередко вызывая необходимость перехода к пространственным формам. Но сегодня (хотя это и не столь важно в условиях постмодернизма) уже монументальная скульптура играет роль декоративного искусства. Она медленно поддается модернизации, не поспевая за движением философской мысли, а способ ее производства связан с усилиями различных людей. Эта опосредованность делает монументальную скульптуру вторичной, скорее предназначенной для украшения парков и площадей, чем поиска новых форм.

В отличие от монументальной скульптуры, скульптура малых форм не требует больших денежных затрат, – а значит не диктуется вкусами заказчика.

Ее производство не требует участия исполнителей, и, следовательно, более точно и непосредственно выражает идею художника.

Veronika Veit. In Between, 2006, 87X56X93 cm

И, пожалуй, главное: разделение производства скульптуры на концепцию и воплощение, как правило, воспринимается в современном искусстве как само собой разумеющееся. Однако в таком упрощенном понимании (а также разделении ролей автора и исполнителя) ускользает важная составляющая. Я не имею в виду романтический акт творения. Речь идет о тончайшей ткани трудноуловимого и непосредственного, что имеет отпечаток жизни и авторского прикосновения, определяет индивидуальный язык и оригинальность художественного высказывания. Эта "магическая" составляющая, как правило, очень заметна в скульптуре малых форм, и почти отсутствует в современной монументальной скульптуре.

Giovanni Rizzoli. Metaphysical Head. 2002, 25X40X70 cm II

Таким образом, мелкая скульптура напрямую соединяет художника и зрителя, наилучшим способом выражает идею, и соответствует экспериментальному характеру актуального искусства. Она, возможно, является и наиболее адекватной формой отражения меняющегося фрагментарного мира. Именно поиск новизны, по словам Томаса Дика, является главным мотивом второй скульптурной триеннале.

В отличие от первой выставке в Фельбахе, нынешняя Словенская триеннале представляет только 60 скульптур тридцати европейских художников. Организаторы ориентировались на этот раз не на звезд первой величины, а, в основном, на молодых художников. Подзаголовок триеннале – "Шутка, сатира, ирония и серьезное мнение". Куратор использует для девиза своей выставки название пьесы немецкого писателя Кристиана Дитриха Грабе (Christian Dietrich Grabbe), относящейся к 1823 году – времени немецкого романтизма и периоду возникновения современного искусства. Название акцентирует критический взгляд на вещи.

Ироничный или шутливый взгляд по поводу модернизма встречается в работах нескольких художников.

К их числу можно отнести конструктивистскую инсталляцию Джонатана Монка (Jonathan Monk) "Произведения моей правой руки" ("My right arm piece");

Jonathan Monk. My Right Arm Piece. 2007, variable dimensions

и собранную по частям из осколков разбитую "Овальную соусницу" ("Oval gravy saucer") Дитера Флойлиха (Dieter Froelich).

Dieter Froelich. o T (Oval Gravy Saucer). 2006, 20X23X14 cm

Одной из самых выразительных на выставке мне представляется инсталляция Мэтью Мерсье (Mathieu Mercier), "Барабан и бас" ("Drum and Bass") отсылающая к картинам Мондриана.

Mathieu Mercier. Drum and Bass (Made in Germany). 2002, 225-5X269-6X33 cm

Как ироничная отсылка к традициям Арте Повере (Arte Povere) воспринимается элегантная работа итальянца Ренато Ранальди (Renato Ranaldi) "Поддержка падающей стены" ("Supporting the crumbling wall").

Renato Ranaldi. Supporting the Crumbling Wall. 1973, 32X45X34 cm

Критический взгляд касается не только искусства, но и политики. Например, инсталляция с кинетическим объектом (прекрасный золотой вертолет с вращающимися лопастями винта) "Гуманитарная помощь" ("Humanitarian aid") Бальтазара Торреса (Baltazar Torres) может быть определена как политическая сатира и внутренне соотносится с Гойевской (Francisco Goya) серией "Бедствия войны" ("Disasters").

Baltazar Torres. Humanitarian Aid. 2005, 220X280 cm

В моем фонтане "Русские на водах" ("Russians at the spa") подмечена склонность народа к канонизации великих людей. Вопреки этой склонности русские писатели здесь отдыхают на водах в исподнем. В "Тибетском автопортрете" ("Tibetan self-portrait") используется сюжет с тибетских фресок, где слон, обезьяна, заяц и куропатка образуют живую пирамиду, символизируя содружество. На место обезьяны в этой скульптуре я ставлю себя. Европеец в Тибете, даже строго соблюдающий посты и занятый духовными практиками, в сущности, скорее напоминает обезьяну, чем скромных тибетских жителей.

Tania Antoshina. Russians at the Spa. 2006, D-57 H-30 cm

Работы Ростана Тавасиева могут быть интерпретированы как критика китча. Но, безусловно, иронией по поводу любви к китчу не ограничиваются его образы. В цветных медвежьих шкурках скрываются маленькие люди. Их стремление влезть в другую шкуру "Шубка" ("Fur coat"), их расставание с душой "По направлению к свету" ("Toward light") в этом смешном обличье становятся еще трогательнее.

Rostan Tavasiev. Toward Light. 2005, 50X20X20 cm

Проходя по просторным залам, я подумала, что вне зависимости от узнаваемости культурных контекстов и степени дистанцированности авторов от своих персонажей, непосредственный зритель получит, прежде всего, непередаваемое экзистенциальное чувство. Ты как будто бы силишься увидеть какую-то картину, которая никак не складывается, и на ее строительство тебе приходится отыскивать мысленные образы из своей памяти. В объекте Хуберта Костнера (Hubert Kostner) "Сцена любви" ("Scene d'amour") нетрудно распознать ироничную отсылку к туристической романтике, любованию закатами и горными пейзажами, к салонному уюту в стиле "Бидермейер". Однако внешне простой образ далеко превосходит подобную интерпретацию. Он, как будто приходит из области снов, кажется, пожалуй, даже архетипическим, заставляет вновь и вновь возвращаться взглядом к розовому креслу, поросшему зелеными елями. Томас Дик называет подобное искусство нео-сюрреализмом.

Hubert Kostner. Scene d'amour. 2006, 118X80X80 cm

И у Костнера, и у других художников сюрреалистический эффект часто возникает благодаря парадоксальному нарушению масштаба, созданию неожиданной монументальности в мелкой пластике. Такова инсталляция Изы Мелшаймер (Isa Melsheimer) "Королевский отель" ("Queens hotel") – маленькая вывеска из плексигласа на пустом месте. В следующей работе художница перебрасывает бревенчатый "Мост" ("Bridge") с одной стены выставочного зала – на другую. Зритель может почувствовать себя несоразмерно большим, как во сне, не способным разглядеть дорогу, которая уходит в стены интерьера.

Isa Melsheimer. Bridge. 1999, 30X70X30 cm

Тот же парадоксальный эффект недосказанности возникает в скульптурах "Остановка" ("Stage") и "Тысяча лиц" ("Model of 1000 Faces") Жули Сикс (July Six).

Julie Six. Installation of 1000 pieces in porcelain. 2006, 2-5 cm each

Работа с масштабами наиболее артикулирована у Фолкера Мерца (Volker Marz). Художник традиционно занимается живописью. Его искусство психоделично и подчиняется внутренней логике. Колония отдыхающих людей ("Allegory of collective rest") примерно из 40 человек разместилась на трех стенах выставочного зала. Этот мелкоформатный народ уже вышел из плоскости, но еще не успел распространиться в пространстве. В своем тексте Фолкер рассуждает от имени персонажа утопического коллектива: "... размер зависит от дистанции". Отдыхающий народец живет внутренней жизнью, несоотносимой с жизнью реальных людей.

Volker März. Allegory Of Collective Rest. 2002-2007, 120 pieces 12-50 cm

Керамические скульптуры Баштиана Новака (Bostjan Novak) "Трансформации" (Transformations") и "Просвещенность" ("Enlightment") кажутся незатейливыми на первый взгляд, но они в сущности фантастичны и неожиданным образом напоминают монументальные образы с картин Де Кирико.

Boštjan Novak. Transformations. 2006, 41X45X29 cm

Странны, эротичны, прекрасны, и, в то же время, перверсивны керамические "Объекты желания" Джеральда Таша (Gerold Tush), ("Objects de desir").

Gerold Tusch. Objects de desir. 2003, length 14-29 cm on padded wall brackets, length 147 cm

Перевернутый "Канделябр" ("Candlelight") Кристиана Тинхаузера Тернера (Christian Tinkhauser-Thurner) – работа, удивительная по выразительности. Она парадоксальна, проста и саркастична.

Christian Tinkhauser-Thurner. Candlelight. 50X50X50 cm II

Нил Хамон (Neil Hamon) выставил на триеннале сюрреалистическую "Муху" ("Fly"). Рыбаки, безусловно, узнают в ней "мушку", предназначенную для ловли крупной рыбы, которая делается, как правило, из подручных средств – маленькой пряди волос, красной шерстяной нитки. Я помню, как в детстве помогала отцу делать "мушки", вплетая в них свои волосы. Этот объект тоже нарушает привычный масштаб. Мушка, сделанная из большого стального крючка, заячьих ушей и беличьего хвоста – забавна, смешна, и, в сущности, – жестока. А, в то же время, она напоминает живое существо и слишком велика, вызывает у зрителя детское чувство соразмерности. Было бы, вероятно, глупо рассуждать о критике жестокости рыбной ловли в связи с работой Нила Хамона, хотя, возможно, художник и размышлял на эту тему. Объект пробуждает ностальгические воспоминания и вызывает целую гамму чувств. Не знаю как насчет рыбы, но подцепить некоторых зрителей на свою мушку художнику удалось – меня, по крайней мере, – да.

Neil Hamon. Fly. 2007, 28X27X35 cm